Неточные совпадения
«Где хозяин?» — «Нема». — «Как? совсем нету?» — «Совсим». — «А хозяйка?» — «Побигла в слободку». — «Кто же мне отопрет дверь?» — сказал я, ударив в нее ногою. Дверь сама отворилась; из хаты повеяло сыростью. Я засветил серную спичку и поднес ее к носу мальчика: она
озарила два белые глаза. Он был слепой, совершенно слепой от природы. Он стоял передо мною неподвижно, и я начал рассматривать черты его
лица.
Голос у ней не так звонок, как прежде, да ходит она теперь с тростью, но не горбится, не жалуется на недуги. Так же она без чепца, так же острижена коротко, и тот же блещущий здоровьем и добротой взгляд
озаряет все
лицо, не только
лицо, всю ее фигуру.
— Теперь? Измучен? — повторил он опять мои слова, останавливаясь передо мной, как бы в каком-то недоумении. И вот вдруг тихая, длинная, вдумчивая улыбка
озарила его
лицо, и он поднял перед собой палец, как бы соображая. Затем, уже совсем опомнившись, схватил со стола распечатанное письмо и бросил его передо мною...
— Ни единой минуты не верил, что ты убийца, — вдруг вырвалось дрожащим голосом из груди Алеши, и он поднял правую руку вверх, как бы призывая Бога в свидетели своих слов. Блаженство
озарило мгновенно все
лицо Мити.
Александр уже протянул руку, но в ту же секунду пламя
озарило и кресла, и
лицо Петра Иваныча, и стол; вся тетрадь вспыхнула и через минуту потухла, оставив по себе кучу черного пепла, по которому местами пробегали огненные змейки.
Она мгновенно отбросила назад через плечо свою шляпу — и устремила на него глаза, доверчивые и благодарные по-прежнему. Она ждала, что он заговорит… Но вид ее
лица смутил и словно ослепил его. Теплый блеск вечернего солнца
озарял ее молодую голову — и выражение этой головы было светлее и ярче самого этого блеска.
Выпрямляясь, Александров с удовольствием почувствовал, что у него «вытанцевалось». Медленно, с чудесным выражением доброты и величия директриса слегка опустила и подняла свою серебряную голову,
озарив юнкера прелестной улыбкой. «А ведь она красавица, хотя и седые волосы. А какой живой цвет
лица, какие глаза, какой царственный взгляд. Сама Екатерина Великая!»
— Она совершенно ни к чему не служит. Эта кружка полезна, потому что в нее можно влить воды; этот карандаш полезен, потому что им можно всё записать, а тут женское
лицо хуже всех других
лиц в натуре. Попробуйте нарисовать яблоко и положите тут же рядом настоящее яблоко — которое вы возьмете? Небось не ошибетесь. Вот к чему сводятся теперь все ваши теории, только что
озарил их первый луч свободного исследования.
Чудно и болезненно отозвались в груди Елены слова пьяного мельника. Самые сокровенные мысли ее казались ему известны; он как будто читал в ее сердце; лучина, воткнутая в стену,
озаряла его сморщенное
лицо ярким светом; серые глаза его были отуманены хмелем, но, казалось, проникали Елену насквозь. Ей опять сделалось страшно, она стала громко молиться.
Странная, жестокая улыбка сквозь слезы
озарила ее
лицо, как ярко пылающий луч на закате сквозь последнее падение усталого дождя.
Стемнело; сад скрылся и стоял там, в темном одиночестве, так близко от нас. Мы сидели перед домом, когда свет окна
озарил Дика, нашего мажордома, человека на все руки. За ним шел, всматриваясь и улыбаясь, высокий человек в дорожном костюме. Его загоревшее, неясно знакомое
лицо попало в свет, и он сказал...
Хорошо бы также найти какие-то совсем особые слова и так сказать их Еремею, чтоб осветилось его темное
лицо и тоска отпала от сердца, — вот и костер его не греет, снаружи
озаряет, а в глубину до сердца не идет.
Вадим затрепетал. — Между тем облако пробежало, и луна
озарила одно плечо и половину
лица Ольги; она стояла близь него на коленах.
Неподвижно сидела Ольга, на
лице ее была печать безмолвного отчаяния, и глаза изливали какой-то однообразный, холодный луч, и сжатые губки казались растянуты постоянной улыбкой, но в этой улыбке дышал упрек провидению… Фонарь стоял у ног ее, и догорающий пламень огарка сквозь зеленые стеклы слабо
озарял нижние части
лица бедной девушки; ее грудь была прикрыта черной душегрейкой, которая по временам приподымалась, и длинная полуразвитая коса упадала на правое плечо ее.
Между тем, пока солдатка била своего парня, кто-то перелез через частокол, ощупью пробрался через двор, заставленный дровнями и колодами, и взошел в темные сени неверными шагами; усталость говорила во всех его движениях; он прислонился к стене и тяжело вздохнул; потом тихо пошел к двери избы, приложил к ней ухо и, узнав голос солдатки, отворил дверь — и взошел; догорающая лучина слабо
озарила его бледное исхудавшее
лицо… не говоря ни слова, он в изнеможении присел на скамью и закрыл
лицо руками…
— Сальная свеча, горящая на столе,
озаряла ее невинный открытый лоб и одну щеку, на которой, пристально вглядываясь, можно было бы различить мелкий золотой пушок; остальная часть
лица ее была покрыта густой тенью; и только когда она поднимала большие глаза свои, то иногда две искры света отделялись в темноте; это
лицо было одно из тех, какие мы видим во сне редко, а наяву почти никогда.
Она схватила его за руку и повлекла в комнату, где хрустальная лампада горела перед образами, и луч ее сливался с лучом заходящего солнца на золотых окладах, усыпанных жемчугом и каменьями; — перед иконой богоматери упала Ольга на колени, спина и плечи ее отделяемы были бледнеющим светом зари от темных стен; а красноватый блеск дрожащей лампады
озарял ее
лицо, вдохновенное, прекрасное, слишком прекрасное для чувств, которые бунтовали в груди ее...
Только лишь свет
озарил комнату, Лиза вдруг вскочила, села и с каким-то искривленным
лицом, с полусумасшедшей улыбкой, почти бессмысленно посмотрела на меня.
— Ты очень счастлив; твоя душа в день рождества была — как ясли для святого младенца, который пришел на землю, чтоб пострадать за несчастных. Христос
озарил для тебя тьму, которою окутывало твое воображение — пусторечие темных людей. Пугало было не Селиван, а вы сами, — ваша к нему подозрительность, которая никому не позволяла видеть его добрую совесть.
Лицо его казалось вам темным, потому что око ваше было темно. Наблюди это для того, чтобы в другой раз не быть таким же слепым.
Сочувственная улыбка
озарила все
лицо маленького человечка. Он увидел, что дело сладилось, и намеревался ответить мне с видимою благосклонностью, но вдруг насторожился. Снаружи, с реки, сквозь треск железной печурки, слышался звон.
Минуты через две женщина подняла голову, и опять яркий свет лампады
озарил прелестное
лицо ее.
В том месте, где стояли они оба, было совершенно темно, и только по временам тусклое пламя лампады, колеблемое ветром, врывавшимся через отворенное узкое стекло окна,
озаряло трепетным блеском
лицо ее, которого каждая черта врезалась в память юноши, мутила зрение его и глухою, нестерпимою болью надрывала его сердце.
Как будто какой-то свет
озаряет их, глаза их светятся, всё
лицо как будто сияет, они начинают говорить от избытка) чувства, составляют свои соображения, планы, и т. д.
Герасим не мог их слышать, не мог он слышать также чуткого ночного шушукания деревьев, мимо которых его проносили сильные его ноги; но он чувствовал знакомый запах поспевающей ржи, которым так и веяло с темных полей, чувствовал, как ветер, летевший к нему навстречу, — ветер с родины, — ласково ударял в его
лицо, играл в его волосах и бороде; видел перед собою белеющую дорогу — дорогу домой, прямую, как стрела; видел в небе несчетные звезды, светившие его путь, и, как лев, выступал сильно и бодро, так что когда восходящее солнце
озарило своими влажно-красными лучами только что расходившегося молодца, между Москвой и им легло уже тридцать пять верст…
Ученики быстро вскочили на ноги, растерянно хватая свои плащи и дрожа от холода внезапного пробуждения. Сквозь чащу деревьев,
озаряя их бегучим огнем факелов, с топотом и шумом, в лязге оружия и хрусте ломающихся веток приближалась толпа воинов и служителей храма. А с другой стороны прибегали трясущиеся от холода ученики с испуганными, заспанными
лицами и, еще не понимая, в чем дело, торопливо спрашивали...
Красный отблеск
озарил знакомое ему
лицо.
И снова содрогание непонятного ужаса пробежало холодными иглами по его телу, — но и другое что-то, более мягкое и теплое,
озарило его
лицо, и словно ласкающая нежная рука расправила насупленные брови.
О, какая это была минута! я уткнулся
лицом в спинку мягкого кресла и плакал впервые слезами неведомого мне до сей поры счастья, и это довело меня до такого возбуждения, что мне казалось, будто комната наполняется удивительным тихим светом, и свет этот плывет сюда прямо со звезд, пролетает в окно, у которого поют две пожилые женщины, и затем
озаряет внутри меня мое сердце, а в то же время все мы — и голодные мужики и вся земля — несемся куда-то навстречу мирам…
Нан оторвала руку от
лица и долго, внимательно смотрела на свою собеседницу… И мягкая улыбка, счастливая и грустно-радостная,
озаряла ее
лицо, сделавшееся благодаря ей таким привлекательным и милым…
Тогда я раздам Мое имение нищим и с тобою, товарищ, поползу на поклонение к старой бритой обезьяне, прильну Моим американским
лицом к ее туфле, от которой исходит благодать. Я буду плакать, Я буду вопить от ужаса: спаси Меня от Смерти! А старая обезьяна, тщательно удалив с
лица все волосы, облекшись, сверкая, сияя,
озаряя — и сама трясясь от злого ужаса, будет торопливо обманывать мир, который так хочет быть обманутым.
Пройдя несколько шагов, он приостановился, повернулся к молодому человеку и улыбнулся. Он улыбнулся как будто с трудом; но когда улыбка
озарила его
лицо, молодой человек — сам не зная чему — улыбнулся тоже.
Послышался шорох легкой походки, и юная Эмма резво впорхнула в комнату. При ее входе
лицо ее отца прояснилось, брови раздвинулись и глаза засияли добрым блеском. Так солнце, вспыхнув на небе,
озаряет своим блеском черную пучину и ярко раззолачивает ее своими лучами.
Но когда он заметил, что слеза, изменившая его тайне душевной, возмутила собеседников и встревожила дочь, прежнее удовольствие снова
озарило его
лицо и водворило общее радостное внимание.
Послышался шорох легкой походки, и юная Эмма резво впорхнула в комнату. При ее появлении
лицо ее отца прояснилось, брови раздвинулись и глаза засияли добрым блеском. Так солнце, вспыхнув на небе,
озаряет своим блеском черную пучину и ярко раззолачивает ее своими лучами.
Присоедините к этой группе
лицо хозяйки, на котором свет от горящей лучины
озарял вполне глупость, неудовлетворенное любопытство и по временам сожаление о молодом страннике, по-видимому обижаемом.
Довольная улыбка
озарила ее
лицо.
Он снова чуть не увлекся ее вызывающим взором, но безжалостный дневной свет, пробиваясь сквозь занавески,
озарил ее поблекшее от ночных оргий
лицо и ту особенную печать разврата, которая ясно говорила о том тяжелом ремесле, которое загоняло эту девушку в самые грязные притоны.
При воспоминании об инциденте, случившемся накануне, вся кровь бросилась в голову князя, он нахмурил брови, и лишь надежда на скорое исполнение его страстного каприза вновь
озарила его
лицо довольной улыбкой.
Лампада колеблющимся светом
озаряла золотые оклады икон и бледное
лицо молящейся женщины. Воинов не смутила эта молитва.
Лампада колеблющимся светом
озаряла золотые оклады икон и бледное
лицо молящейся женщины.
Княжна ходила по своему будуару и остановилась перед большим туалетом. Долго смотрела она на свое отражение. Улыбка
озарила ее
лицо.
Самоуверенный, почти надменный взгляд и величественная походка красноречиво говорили, что эта женщина не нуждается в чьей-либо поддержке, но вместе с тем — что в особенности и поразило в ней Пашкова — глаза ее принимали иногда такое наивно-милое выражение, а
лицо освещалось такой простодушной улыбкой, что несмотря на ее двадцать пять лет, оно делалось
лицом ребенка или скорее ангела, слетевшего с небес, чтобы
озарить землю своим присутствием.
Василий молчал, был страшно бледен, и губы его дрожали. Снизу
лицо его
озарял чистый, еще не загрязненный снег, сверху падал на него отсвет холодного, белого зимнего неба, и не было уже молодости в этом
лице, а только смерть и томление смерти. Сразу все кончилось. Сразу обрывалась жизнь, которая еще сегодня цвела так пышно, так радостно, так полно. Все и навсегда кончалось: глаза не увидят, и уши не услышат, и мертвое сердце не почувствует. Все кончилось.
В эту осеннюю ночь так свеж и чист был воздух, так много звезд сверкало на темном небе. Они падали, оставляя огнистый след, и вспыхивали, и голубым светом
озаряли красивое женское
лицо, отражались в темных глазах — точно светляк появлялся на дне черного глубокого колодца. И жадные губы беззвучно целовали и глаза эти, свежие, как воздух ночи, уста, холодную щеку. Ликующие, дрожащие любовью голоса, сплетаясь, шептали о радости и жизни.
Одиноко царило солнце, и был между ним и землею только один предмет и один человек; и
озаряло оно, не грея, то светлые тонкие крылья, то смуглое побледневшее
лицо; играло искрами на металле.